3. Родители

    Ну ладно, коль уж договаривались все рассказывать, так все. Как бы своим предыдущим рассказом я подошел к 83 году. тогда в нашей семье произошли коренные изменения. Случилось все неожиданно, хотя может это было неожиданностью только для нас, еще маленьких детей, а взрослые подспудно были готовы к этому.
    В мае мой отец уехал на север, сначала вроде бы просто на работу, а потом они развелись с мамой. Я на тот момент был сильно привязан к отцу, он был для меня кумиром. Я до сих пор помню, как пахнут его руки сигаретами. Когда я вырос, я добился того же запаха, но тогда я бы узнал его даже с закрытыми глазами. Разрыв моих родителей достаточно сильно повлиял на меня. Половину учебного года я проболел, мне стоило подхватить любую инфекцию, и все заканчивалось воспалением легких или бронхитом. Врачи не знали что со мной делать. Быстрее всего, мой организм был ослаблен нервными переживаниями, и хватало любого дуновения, чтобы я месяц пробыл дома в постели.
    В какой-то момент времени во мне произошел перелом, я внутри себя осознал, что не хочу быть похожим на своего отца, что это для меня образец того, каким не надо быть.
    Хотя говоря так, я немного лукавлю. Практически до конца школы во мне жила надежда, что он вернется. Отец приезжал периодически на пару дней, мама не запрещала нам общаться. Он даже оставался у нас ночевать, когда приезжал. Может быть эти визиты и подогревали мою надежду. Всякий раз после них идя домой, я надеялся, что встречу его там или вдруг видел в автобусе или на улице похожую фигуру и сердце мое начинало учащенно биться. Но ничего такого не случилось. Может быть даже к счастью.
   Я знаю, что он гордился тем, какие у него выросли дети, что стали нормальными людьми. Он даже приезжал на мой школьный выпускной вечер. Тогда у меня возникало двойственное чувство. С одной стороны мне было приятно видеть моих родителей вместе, приятно было, что они могут гордиться мной, а с другой стороны я думал, а достоин ли этот человек находиться здесь сейчас, что сделал он для того, чтобы я мог вот тут стоять, чтобы на весь зал восхваляли мои таланты.
   Когда мы переехали в Израиль, он приехал к нам. Изначально мы думали, что наконец-то человек хочет вернуться, что он не может жить без нас. Разумеется, он поселился с нами, но как он сам  сказал, не как член семьи, а как "четвертинка", т.е. просто жить как в общежитии. Долго так продолжаться не могло, и он снял отдельную квартиру, а потом вернулся в Россию. При всем своем очень потаенном желании видеть своих родителей вместе, я не мог не раздражаться. Повзр ослев, я стал замечать, то чего раньше не видел. Он даже как-то признался маме, что побаивается меня, не в плане физической силы, а морально. Я просто не допускал его к себе, я хорошо помнил, как тяжело мне было выкорчевать любовь к нему из своего сердца.
   Говорят, что там где сын растет без отца, он чаще всего становится женственным или наоборот хулиганом. Мне кажется, что я не стал ни тем ни другим. Все это благодаря маме. Я даже не знаю, как это все сейчас описать, но то, что она делала для меня невозможно описать. Я помню ее бессонные ночи, длившиеся неделями, когда она лежала у меня в ногах и при первых моих хрипах или кашле, вскакивала, чтобы помочь мне. Эти бесконечные походы по врачам, каким только было возможно. Я прошел с ней весь четвертый класс школьной программы дома, моего хлипкого здоровья хватало только на то, чтобы прийти написать четвертные контрольные, получить новую порцию инфекции и снова отправиться болеть. И все это несмотря на то, что ей приходилось работать за двоих, ухаживать за домом, за нами с сестрой. О личной жизни ей тогда думать не приходилось.
    У меня вообще есть некоторое чувство вины перед ней за то, что за заботой о нас она забыла о себе, забыла, что она женщина, что она нравится мужчинам. Тогда я этого не понимал, а сейчас я думаю, что будь у нее хоть какая-нибудь минутка свободного времени, она бы обязательно встретила мужчину, способного полюбить ее.
    За все это я перед ней в неоплатном долгу. Я знаю, что иногда ее материнская любовь переполняет ее, что маме, как и любой другой нормальной маме, хочется, чтобы ее дети были самыми счастливыми. Она старается загородить нас собой отвсех несчастий, иногда забывая, что мы уже выросли, что скоро тоже можем стать родителями. Но для нее мы все теже несмышленыши.

7. Один

    Я все не могу теперь остановиться, думаю о причинах моего затворничества, почему я такой. Возможно, что корни этого кроются в детстве. Я любил быть один, залезть под кровать и что-то писать. В отличии от других детей, я мог преспокойно часами сам с собой играть, мне не нужен был партнер для своих игр. Я думаю, что все это во мне было заложено изначально, а мои длительные болезни только усугубили мою любовь к одиночеству. Когда я болел в четвертом и пятом классе, я долго был дома один, некому было быть в этот момент рядом. Мама сколько могла сидела со мной, но ей приходилось кормить семью, поэтому слишком долго «болеть» со мной она не могла. Иногда я был со своей младшей сестренкой, если она тоже болела. В те годы я мог часами играть в солдатиков, расставлю свою армию, которой не было числа, и разыгрываю разные битвы, о которых прочитал до того в исторических книжках. Я же в то время мечтал быть военным, поэтому эта сфера деятельности меня очень интересовала. Я сотни раз проигрывал Бородинскую, Куликовскую битвы, восстание Спартака знал чуть ли не наизусть, не говоря уже о римской истории. Иногда я завлекал свою сестры в эти игры, все-таки интереснее было играть с живым соперником. Мне это удавалось посулами, что после мы будем вместе играть в кукол или еще во что-нибудь, что ей захочется.
Но все равно, большую часть времени я играл один.
    Думаю, что на мне еще сказалось то, что до восьмого класса я не чувствовал себя очень уютно в классе. Я всегда сидел на последних партах с теми, кто плохо учился. Меня специально садили с ними, чтобы хоть как-то поднять их оценки, дать возможность им списать у меня. Если бы только списать.. Мне приходилось иногда решать по два варианта, потому что за отказ я бывал бит. Я вообще в ту пору частенько бывал бит, это любили делать где-нибудь в раздевалке на физкультуре. Был у нас один громила, он весил в два раза больше меня и всякое сопротивление было бессмысленно. Кажется в классе седьмом при очередной попытке меня побить они получили отпор. Во мне что-то случилось, я даже не могу объяснить что, но я завалил одного парня на пол в коридоре школы и треснул его головой об пол. Я не знаю, остановился бы я или продолжал бы бить его, но в это время прозвенел звонок. Я с ужасом думал, что после урока меня просто убьют, но получилось совсем наоборот. С тех пор меня не трогали. Этот битый мной парень сейчас сержант милиции, всегда был приветлив, когда мы встречались, да и этот здоровяк тоже.
     После этого я подумал, что стоит заняться каким-то спортом, учащим защищаться. На бокс я не хотел идти, я не люблю бить людей, особенно по лицу. И мой выбор пал на дзюдо. Там не нужно было бить человека, но защитить себя этот вид спорта позволял.
    Ну это было все лирическое отступление. Вернемся к причинам. Уже в классе девятом у нас было повальное увлечение «Монополией». Мы сами рисовали поля, играли на пропалую, где только можно. В это время я как раз прочитал трилогию Драйзера о финансисте, и мне захотелось стать таким финансистом, да не просто таким, а еще и военным. Так вот, я весь наполенный новыми идеями, тоже сделал себе такую игрушку. Сам придумал правила, да такие, что играть в нее было не под силу никому. Но это меня не остановило. Я играл как в детстве сам с собой. Я делал все за всех, обычно такие игры могли продолжаться неделями, меня невозможно было оторвать от них.
 Последнее, что мне пришло в голову, это то, что мне всегда мешала моя скромность или робость в отношениях с людьми. Иногда было легче быть наедине с собой, чем с кем-то.
    Чтоже, время игрушек уже прошло, они не могут оторвать меня от людей, осталась только робость, которую я стараюсь преодолеть.

5. Страсть к писательству

    Это у меня началось давно, с самого детства. Сначала я просто придумывал разные продолжения для «Ну, погоди!». А по ночам рассказывал их сестре, причем каждый раз другие. Потом, когда я уже научился писать, мама частенько заставала меня под столом или под кроватью с тетрадкой и рукой. Она меня спрашивает: «Что ты делаешь, сынок?» Я ей отвечаю: «Роман пишу». Во так оно все и начиналось.
    Потом  я как-то поостыл к маранию бумаги и вернулся к этому занятию уже в классе седьмом. Ну разумеется, виной всему была женщина, моя одноклассница. За ней бегала вся школа, она была примой в школьном танцевальном ансамбле. Ну и я был в числе ее горячих поклонников. Был у нас в классе один парень Костя, его не очень все любили, потому что у него мама была заучем в школе, и он пользовался этим. Он тоже был под влиянием этой девочки, а мне хотелось его как-то опустить в ее глазах, ну что возьмешь – дети. Его все дразнили «Звонков» за то, что он «звонил», т.е. докладывал маме о том, что заучу школы не всегда нужно знать. Тогда я не побоялся взять классика нашего, Антон Палыч Чехова, его «Лошадиную фамилию», и переделал ее, где главным героем был наш одноклассник Костя. Причем получилось настолько удачно, что тетрадка ходила по рукам, ее брали почитать домой для родителей. Вот с тех пор Костя и затаил на меня некоторую злость. Но девушка так и необратила на меня внимание...Пока.
    Воодушевленный таким успехом, я продолжил с Чеховым и переделал его «Ваньку». В школу я это правда не носил, читали только в семье, потому  что уж очень антисоветчиной попахивало. Я брал оригинальный текст, немного его переделывал, а получалось порой еще смешнее, чем у автора. Уже в десятом классе я добавил к этому переделку «Экзамена на чин» в свете грядущего поступления в институт, что и было темой моей переделки. Там, помнится, даже эпиграф был. Если не ошибаюсь такой: «Коль отец большой твой туз, ты всегда поступишь в ВУЗ».
   В промежутках между всем этим, я еще немного учавствовал в написании-исполнении ролей в школьных вечерах, КВНах.
   На втором или третьем курсе института, извиняюсь за подробности, купаясь в ванной, я придумал некий сюжет, который не дает мне покоя с тех времен. Я даже через год после его возникновения сел записать все, что было в голове, но то ли лень, то ли мое неумение писать не позволили мне написать больше нескольких страничек. Правда, я сопровождал писание с рисованием сцен. Я предполагал из него сделать сценарий дял фильма. Возможно я еще вренусь к нему и напишу, поэтому не буду раскрывать его содержание пока.
    Перед отъездом в Канаду, я решил записывать мысли, которые бродили в голове, сделать что-то вроде дневника, чтобы когда-нибудь в будущем воспользоваться этими записями. Кое-что я записывал, но это все погибло, что говорит о том, что там ничего путного не было, потому что рукописи не горят.
    Теперь вот я пытаюсь рассказать о себе, о том что я думаю, но это не для общего пользования.

(no subject)

Сегодня читал у Ольги Арефьевой о ГрОбе и Летове. Вспомнил студенческие годы. Это же целых 13 лет назад было, когда сидели в общаге, в комнате туман  от сигаретного дыма, мы несовсем трезвые лежим на панцырных кроватях и слушаем все подряд - Моррисона, Пистонов и Летова. Почему-то мои однокурсники не любили БГ. Была одна девочка Оля Филькенштейн, с которой мы могли обсудить подвывания БоБовские, однако она сбежала от нас на филфак.

А всего 7 лет назад была у меня подруга Радка в штате Орегон. Это ее ненастоящее имя, но она так представлялась. Она жила в какой-то семье и училась. Жуткая была семейка, однако ее собственная в Россие была кажется еще "веселее". Она объявляла себя ведьмой и очень любила песни Ольги Арефьевой. Не знаю, какую она нашла связь, но уж такие у меня ассоциации возникли. 
А теперь вот я читаю, что пишет автор этих самых песен. Осталось только дело за малым - послушать их.